Дорога

Дорога — вот и всё, что написано на экране навигатора: неизвестна трасса, пункт назначения не задан.
Ноги подмерзают после купания в озере, под задним стеклом в тон движку подзуживает муха. Лето, зной, и ты катишься без цели, кадр за кадром впитывая предзакатное солнце и жизнь.
Жара в этот год щадила, и зелень бушует в полную мощь: чертополохи повыше человеческой головы, а над ними жёлтые бобыли вроде гигантского лимонника, и до самого горизонта луг припорошён белой крошкой безымянных цветов.
А деревья! Каждое по-своему тянется в небо, и никакого копипаста. Только вдумайся, сколько в мире деревьев: вот настоящие дети планеты Земля. Вроде бы, недвижимы, прорастают корнями до глубинных вод и шелестят без слов и только по чуждой им воле ветра, но именно они истинно живы и исполнены движения тихого, неброского: выше и глубже, глубже и выше. 
Из-за поворота выскочила церковь: тусклые серые купола, отсырелый красный кирпич, а из стены невысокой башни со сквозным окном пробивается тощее деревце. Должно быть, оттуда поближе к Богу. Нам бы такую силу, такое упрямство.
И невольно выдыхаешь из груди всю небыль до самого дна: всё, что горело, страдало — и не сбылось. Расправляются на лице морщинки, даже самые мрачные: те, что у губ; опускаются плечи, раскрываются шире глаза и слезятся от света. Его столько вокруг, столько! 
Свет повсюду. В медовом воздухе, вязком, приторно-сочном. В рыжине мелькнувшей над забором лошадиной гривы. В сосновых стволах, слоями пробегающих за окном: дальние норовят обогнать меловые холмы, а передние улетают за пределы бокового зрения, едва успев появиться. 
Ты вдыхаешь шире, становишься больше. Пределы условны, а ты в этот миг безграничен. Свет оседает ошелушённой краской на брёвнах довоенных изб, впитывается в придорожную пыль, скапливается в гортани и жжётся на кончиках пальцев. 
Даже косые кресты на кладбище и заросшие могилы исполнены светом, здесь нет печали и горести, и умирать не страшно. Тело всегда оставалось лишь частью земли, как и миллионы миллионов деревьев; а то, что жжётся в гортани, всего лишь взорвётся веером солнечных брызг. И каждая капля начнётся заново, собираясь тоненькими ручьями-реками, торопясь к недостижимому морю и тоскуя по утерянной цельности, по той самой жизни, что есть у тебя теперь. 
И умирать не страшно. 
И срочно хочется жить.