Жажда сводила с ума. До горечи стягивало рот, на зубах поскрипывали песчинки. Пятый день не стихали суховеи, будто пустыня раскалённым дыханием выжигала степи.
— Воды… — прошептал рыцарь.
Он лежал на боку, из кольчуги пониже правой ключицы торчала стрела.
Мирта провела по губам сухим языком и присела на корточки. Бурое от пыли платье распласталось по земле.
— Пятый день без дождя. — Она закашлялась и отцепила от пояса мех.
Пустой.
Мирта оглянулась. В тени под навесом лежало не больше десятка раненых, вроде бы каждому по глотку, а не рассчитала. Со вздохом она достала свой личный запас — на исходе. Можно, конечно, выпросить у кашеваров ещё, но разве она слабее других? С прямой по дворцовой привычке спиной Мирта наклонилась к рыцарю и смочила ему губы. Выпавшие из высокой причёски пряди коснулись его обветренного лица.
— Ради заботы красавицы Мирты стоило подставиться под стрелу, — он слабо улыбнулся.
— Не говори это Рокоту, Берт. — Она подмигнула и заправила волосы за ухо. — Предводитель не любит, когда заигрывают с его женой.
Вряд ли вышло так беззаботно, как хотелось.
Двумя руками Мирта взялась за древко и мягко потянула. Стиснув зубы, Берт смотрел перед собой. Стрела с игольным наконечником вышла, из раны потекла тёмная кровь, заполняя плетение кольчуги. Остро запахло сталью и тонко, едва уловимо, горькой травой.
Мирта поймала взгляд Берта. Собранный и обречённый.
— Нас ждали, — глухо пробормотал рыцарь. — Они защищают колодец будто святыню.
— Они понимают, что иначе нас не победить. — Мирта сжала его холодную ладонь. — Если бы мы смогли снять кольчугу, я бы перевязала рану.
Он мотнул головой и закрыл глаза. Ветер оглушительно хлопал знамёнами, закручивал вихрями пыль между палаток.
— Побереги снадобья. И позови Рокота.
Горькой травой пахнет степной яд. Берт знает.
— Были бы с нами маги, — прошептала Мирта, поднимаясь. — Мои средства бессильны против этой отравы.
— На всё воля Сарима, — его голос прозвучал неожиданно твёрдо.
Рыцари святой веры принимают предначертанные пути. Если они не смогут победить без магии, значит, Сарим не хочет объединения степей и городов. Тысячу раз слышала Мирта эти слова, но когда у неё на руках умирал раненый, она с ужасом ощущала, как слабеет в груди вера. Не обращались за помощью к магам только рыцари и праведные фанатики — даже она сама однажды бегала тайком к знахарю-магу. Да без толку. Пятый год в браке, а детей по-прежнему нет.
В горле встал сухой ком. Мирта безуспешно попыталась сглотнуть и заторопилась по одной из лучевых улиц лагеря. Миновав внутренний и внешний круг палаток, она побежала к кургану. Дыхание сбилось, ветер хлестал по лицу, на подол липли репьи, но Мирта ничего не замечала — у Берта оставалось не так много сил.
— Постой! — раздался хриплый голос.
Она остановилась, не сразу сообразив, кто говорит.
— К оврагу, — прохрипело вновь. — Подойди к оврагу!
У подножия кургана земля обвалилась небольшим оврагом, в который Рокот приказал посадить пленных. Мирта пошла прочь — ей не о чем говорить со степняками!
— Твои дети тебе этого не простят!
Ага, играет вслепую. Хочет нащупать слабое место!
— Они никогда не родятся, если ты не выслушаешь меня! — не унимался пленный.
Спину ошпарило холодом, защипало глаза, горло сдавило болью.
Мирта подошла к оврагу. В стороне от других пленных сидел паренёк, привязанный за руки к стволу ивового куста. Тёмные волосы, свитые тугой косой, пестрели перьями, поблёскивали в тени глаза, диковинные, раскосые.
— Что ты сказал? — сощурилась Мирта.
— Передай мужу, что я знаю, как помочь с вашей бедой. — Степняк говорил спокойно, с достоинством держа голову.
Один короткий миг Мирта смотрела в его чужие глаза и верила, что однажды действительно сможет взять на руки своего ребёнка, крохотный комочек, хрупкий, нежный, сильный, она прижмёт его к сердцу и вдохнёт сладкий запах жизни. В груди протяжно заныло — не вышептать.
— Этой ценой тебе не купить свободы, колдун, — горько ответила она и со всех ног бросилась на вершину кургана.
Степной ли магией, городской ли — быть может, Мирта бы однажды и уговорила Рокота нарушить пути Сарима, но здесь речь идёт о сделке с врагом. О таком она даже не посмеет просить.
Рокот молился.
Сидел лицом к заходящему солнцу с поднятыми над головой руками. Свет стелился по колосьям ковыля, обтекая тёмный силуэт: размашистые плечи, шею — и путался в волосах, взлохмаченных, влажных. За спиной крыльями вился алый плащ, кольчужный шлем и подшлемник лежали рядом.
Бесшумно скользя кожаными подошвами по траве, Мирта обошла мужа и села напротив. Волоски широких бровей и щетины угольными штрихами исчерчивали золотистую от солнца кожу, ресницы отбрасывали длинные тени. Скулы и лоб темнели мазками засохшей крови. Капельки пота выступили над верхней губой, на кадык прилипли прозрачные песчинки. Мирта с трудом удержалась, чтобы не отереть его лицо, не стряхнуть песок.
Не успел Рокот вернуться с поля боя и раздать указания о пленных — тут же поспешил на курган. Конечно, он искренне верил, а не просто старался выглядеть набожным, но всё же не до такой степени, чтобы молиться каждую свободную минуту. Что-то произошло.
Рокот открыл глаза и тут же сощурился от солнца. Мирта подвинулась, чтобы на его лицо упала тень.
— Сарим дарит тебе мир и покой? — нарушила она молчание.
Он покачал головой:
— Нет, — и посмотрел ошалело, будто бы пьяно. — Я убил сегодня впервые.
— На то и первый бой. Хвала Сариму, что кровь на лице не твоя, — твёрдо ответила Мирта. — Ты убил степняка?
На миг ей показалось, что он убил своего. Но даже это ничего бы не изменило.
Что бы он ни сделал, она пойдёт с ним до конца.
— Да, я убил врага. И Сарим мне теперь не отвечает.
Мирта облегчённо вздохнула.
— Ты устал, а здесь сильны степные ветры и духи. Быть может, ты просто не расслышал тихий шёпот в сердце.
— Вернулась разведка? — Рокот знал, что просто так она бы не пришла.
— Вернулся только Берт. Он умирает и ждёт тебя.
Рокот поднялся, подхватил шлем.
— Их стрелы пробивают кольчугу и отравлены ядом, — бросила она вдогонку. — Либо отыщи воду, либо вызывай целителей-магов. Ты посылаешь людей на верную смерть.
— Рыцари святой веры под моим началом не запятнают себя магией, — резко ответил он.
Мирта неотрывно смотрела мужу в спину, пока он не обернулся, а потом подбежала и прижалась щекой к разогретой на солнце кольчуге, коснулась губами его широкой ладони.
— Спасибо, что вернулся живым.
Он обнял её на пару ударов сердца и прошептал:
— Быть может, ты всё же вернёшься домой? Я отправлю запрос на другого лекаря. Здесь опасно.
Мирта отстранилась и резко мотнула головой.
— У тебя осталась вода? — внезапно спросил Рокот.
Мирта отвела взгляд. Стыдно было признаться, что весь запас вышел. Рокот в ответ только улыбнулся и протянул ей свой мех:
— Пей. И попроси у кашеваров ещё. Это приказ.
С жадностью и благодарностью она сделала полный глоток тёплой горьковатой воды.
Рокот никогда не говорил о любви, но Мирта часто чувствовала себя любимой.
Нет, она не станет спрашивать о степняке.
Раскосые глаза смотрели нахально, хватали душу за шкирку и выворачивали. Зрачки будто пробитые в бездну дыры следили за каждым движением. А рот улыбался, широко, добродушно. И оттого пробирал озноб.
Рокот стоял перед пленным, привязанным к каменному столбу, но видел другого степняка с таким же чудным жутковатым взглядом. Меч вошёл в его тело удивительно легко, как в соломенное чучело на тренировочном дворе. Раненый вскинулся, обмяк и свалился под копыта.
— Ты хочешь жить? — с вызовом спросил Рокот, спрятав руки, покрытые бурыми пятнами крови, за спину.
Пленный, для верности накрытый шёлком, что б не ворожил, тряхнул длиной косицей, украшенной костяными бусинами, и расхохотался — только перья на обруче затряслись.
— Хочу, — отсмеявшись, ответил он.
— Меняю твою жизнь на воду, — предложил Рокот и достал кинжал, чтобы не быть голословным.
Степняк пожал перемотанными плечами.
— Вы знаете, где ближайший колодец.
— Знаем. — Рокот натянул ледяную улыбку. — Впрочем, как и ты знаешь, что оттуда никто не вернулся живым, верно?
— Наши стрелы в этот раз оказались быстрее твоих воинов — только и всего. — Степняк свёл угловатые брови так, будто сожалел об убитых.
К чему это лицемерие? С войны никто не вернётся прежним мальчишкой. Берт и вовсе теперь не вернётся. Только что Рокот сжимал его прохладную, мягкую, будто живую, ладонь и смотрел в застывшие глаза. А в ушах звенели резкие слова Мирты о том, что он посылает людей на верную смерть.
Угодна ли эта резня Сариму, раз он забирает достойнейших? Нужны ли ему храмы в степях?
— Так всё-таки, ты хочешь жить или передумал?! — Рокот шагнул к степняку и прижал кинжал к его горлу.
Убить второй раз будет так же легко? Связанного, безоружного пленного, который вновь улыбался, по-детски открыто и широко, и с жаром шептал на ухо:
— Если я научу тебя искать воду, ты подаришь мне жизнь?
Рокот невольно отпрянул, оцарапав его шею лезвием — кровь выступила тонкой полосой, — и осторожно сказал:
— Я же это сразу и попросил.
— Нет, ты не понял. — Степняк вновь смотрел нахально, с вызовом и в самую душу. — Для этого придётся убрать саримский шёлк.
— Ты хочешь научить меня степной магии? — медленно проговорил Рокот.
Степняк кивнул, загремев костяными бусинами.
Предводитель рыцарей святой веры — маг и колдун! Предать веру и честь, испачкаться магией, но вырвать возможность победить или смиренно сдаться? Там, в лагере, умирают от жажды его люди, покорные божьей воле.
Нельзя вернуться домой и заявить, что война не угодна богу. И смотреть, как умирают лучшие рыцари — тоже нельзя. В конце концов на верность Рокот присягал монарху, а не Сариму. Волю монарха и исполняет.
— Учи, — выдохнул он единым махом и взмолился:
"Сарим, прости и помоги увидеть цель, путь и спасение. Дойти и обрести мир и покой".
Рокот шёл по степи, за спиной болталась лопата — что если он и вправду отыщет место для колодца? Ночная прохлада свербела в ноздрях, тревожила гортань. Деревянный шар приятно катался в ладонях. Пальцы так и тянулись к резной пробке, украшенной пятнистыми перьями.
"В этом сосуде глоток воды горного Истока, — сказал перед уходом степной колдун. — Выпей — и ты увидишь мир до последней крохотной песчинки. К утру вновь станешь собой, но понимание сути останется навсегда. И постепенно ты научишься всему".
В этом сосуде запросто может быть яд или, в лучшем случае, вода. Как он поверил колдовской улыбке и клятве степными духами? Не иначе Сарим проверяет нового предводителя рыцарей на крепость веры.
И всё же вернуться надо с победой.
Или не вернуться вовсе.
Он не запятнает рыцарскую честь магией, если никто никогда не узнает правды.
Твёрдой рукой Рокот вытащил пробку — яд, значит, яд! — и выпил одним глотком.
Свежесть, горечь серебра и лёгкость талого снега заполнили рот и растаяли будто сосуд и вовсе был пуст. Всё?
Рокот усмехнулся. Колдун купил свою жизнь за деревянную побрякушку! Могло быть хуже.
Запрокинув голову, он расхохотался. Будет наука не верить лёгким путям.
Звёзды россыпью теснились на небе, перемигивались голубыми, жёлтыми, красными искрами, тянулись колкими лучами. А вокруг клубилось густое небо, стекало чернилами, заливало высокие травы. И сочилась от трав в воздух полынная горечь.
Рокот раскинул руки, вдохнул полной грудью до боли, до пьяного дурмана в голове и шагнул вперед, к мерцающим вдалеке костровищам вражеского лагеря. Шуршали полёвки в глубоких норах, хлопали крыльями совы, ткали лунные нити мохнатые паучьи лапки. А под ногами, глубоко в толще земли, струилась река, вбирала родники, притоки, озёра, расходилась рукавами, обрушивалась водопадами и пробивалась к поверхности.
Заиграла дудочка. Наивно и беззащитно заскользила в потоках ветра простенькая мелодия. Рокот повернулся на звук — громадные чёрные силуэты закрывали звёзды. Он видел этих каменных идолов днём, когда сражался. Со времён кочевников они глядят раскосыми глазами на степь, и под их надменным взглядом Рокот убил степняка. Вот только мёртвые не играют на дудочках. Кто же такой смелый там объявился?
Песня оборвалась, когда он приблизился к капищу. Идолы утробно гудели, скрежетали каменными костями, сонно дышали воздухом древних ветров, грезили о кровавых жертвах и забытых обрядах.
— Здесь будет колодец, — произнёс знакомый голос.
У подножия статуи сидел тот самый колдун, позвякивая на ветру костяными бусинами. Бархатистый свет исходил от него волной с привкусом гречишного мёда и ореха. Рядом покоилось опустевшее тело убитого, убранное колосьями ковыля. А подземная река и вправду текла так близко, что можно было услышать шум воды.
— Почему ты не ушёл? — непослушными, будто отёчными губами проговорил Рокот.
— Я должен был спеть песню освобождения брату. — Темнота скрадывала его лицо, только поблёскивали глаза. — Я не мог его оставить.
— Это я его убил, — небрежно бросил Рокот — и на камнях тут же проступила кровь, зазудели на руках засохшие пятна.
— Знаю. — Колдун ответил глухо, но как-то слишком легко. — Я видел.
И ни капли горечи — всё тот же приторный запах мёда.
— Ты подарил победу в войне убийце родного брата, — прошипел Рокот. — Стоила того твоя жизнь?
— Победу ли? — Степняк тихонько рассмеялся. — Моему брату судьба была умереть здесь, а моя жизнь — залог свободы степей. Ты уверен, что вас спасёт эта вода?
Смеётся? Он смеётся?!
— Судьбу не знает никто, — Рокот с размаху ударил каменного идола. — Ты всего лишь предатель, помог врагу, чтобы спасти собственную шкуру.
Степняк поднялся и вышел из тени на звёздный свет. В серебристых отблесках его лицо казалось по-звериному прекрасным, а губы растянулись той самой широкой улыбкой, от уха до уха.
— А тебе судьба была научиться степной магии. Ты вылечишь жену от бесплодия и станешь отцом.
Мирта не бесплодна! У них нет детей, но такова судьба.
Или нет? Улыбка колдуна прожигала насквозь — не ядом, но жуткой искренностью, от которой у Рокота стыла кровь.
— Я вмешался в замысел Сарима и впустил в душу магию только ради монарха, — твёрдо ответил Рокот. — Я не пойду дальше.
— Но твой бог хочет, чтобы ты пошёл дальше и вмешался в его замысел! Иначе твои дочери никогда не родятся.
— Мои дочери?
Дочери? Не сын?
Он только теперь понял, что ждал сына. Стремился стать лучшим предводителем, чтобы сын никогда не стыдился отца.
— Твои дочери. — Степняк перестал улыбаться. — И ты сам поймёшь, что нужно делать — ты слышишь сейчас Тёплый мир. Или Сарима, как вы его называете.
Нет, Рокот не позволит ему насмехаться над богом! Сарим не может благословлять на нечистую магию!
— Ты не знаешь, что хочет Сарим! — Он вытащил меч. — Убирайся, пока я не передумал и не убил тебя.
— Если я не знаю судьбу, задуманную для нас Тёплым миром, то мы оба с тобой всего лишь предатели, не так ли? — Степняк протянул ему дудочку. — Прощай и держи на память. Сыграешь на ней колыбельную дочерям.
Рокот опустил меч и левой рукой принял тёплое дерево, украшенное кружевной резьбой.
Ночь скрыла колдуна. И Рокот ещё долго смотрел в пустоту, пошатываясь, будто пьяный, а потом спрятал дудочку в карман, отвязал лопату и изо всех сил принялся рубить твёрдую землю — вода была совсем рядом.
Да, он предал Сарима, и теперь ни за что не выпустит победу из рук.
Быть может, колдун и вправду знает судьбу?
Муж не возвращался всю ночь. Мирта ворочалась на жёстком одеяле, бродила кругами по сонному лагерю и под утро забралась на курган. Светало. Из оврагов тянулся туман, в черноте запада ворочался гром. Кутаясь в шаль, Мирта спустилась в степь и вдруг увидела Рокота.
Он шагал, сминая сапогами траву, и улыбался. Вымытое лицо светилось детской радостью, а с волос капала вода. Вода. Обвешанный полными мехами, он не просто шёл — он бежал. Мирта бросилась навстречу.
— Пей! — Со смехом Рокот протянул ей открытый мех, плеснув через край.
Вода!
Мирта сделала громадный глоток. Горло свело болью, заломило зубы, но захлёбываясь, она глотала снова и снова. Вода пахла сырым песком и листом смородины. Вода пахла жизнью.
— Там целая подземная река! — будто издалека долетел голос Рокота. — Я отнесу это в лагерь и отправлю отряд. Жди.
И она ждала, бездумно глазея в небо. Война казалась далёкой и выдуманной, а вспененные громады облаков — нестерпимо настоящими, близкими, будто кроме них в целом мире ничего-ничего не осталось.
В этот миг было возможно всё.
Шершавая ладонь сжала её запястье. Мирта оторвала взгляд от неба и спросила:
— Как ты нашёл воду?
— Ш-ш-ш, — прошептал Рокот, прижимая палец к своим губам. — У нас есть время до восхода солнца.
Его губы. Мягкие, с невесомым вкусом малиновой воды, прозрачной, летней. Как давно она не касалась его губ!
Мирта вытянула руку и тронула огрубелый палец мужа, скользнула по его приоткрытому рту мизинцем. Рокот едва ощутимо его прикусил, коснулся языком. И только теперь Мирта увидела пьяное безумие в его расширенных зрачках. На западе черноту отступающей ночи разрезало молнией, и в тот же миг будто огонь прошёл от его губ по закушенному ногтю, через каждую фалангу пальца в ладонь и дальше по руке через острый локоть в грудь, в горло, в живот. Безумие, разделённое на двоих, умножилось и вырвалось громогласным раскатом грома.
— Что это? — выдохнула Мирта и запрокинула голову, не в силах вместить в себя целый мир.
И вдруг на самом деле увидела облака. Облитые алой глазурью близкого рассвета, как подгорелые по низу пироги, они перетекали жемчугом и перламутром, стягивались в грозовые тучи, чёрные, словно припорошенные графитом. И ветер. Ветер нёсся со свистом, задирал шаль и шершаво лизал обнажённые плечи.
— Степная магия, — Рокот обжёг резким выдохом нежную шею.
Мирта вздрогнула и как наяву увидела раскосые глаза пленного. Но как же?.. Она же не передала...
— Не думай ни о чём!
Прохладные зубы задели мочку уха, нос прочертил тонкую линию от виска до подбородка. Мирта сжалась от невесомой щекотки и будто хлебнула креплёного вина — горло защипало, опалило щёки. Рокот резко притянул её к себе и глубоко, с напором поцеловал. Пальцы сверху вниз пробежали по позвоночнику.
— Идём! — он сжал её запястье и потащил прочь от лагеря.
Она засеменила следом, затем побежала.
Срывались первые капли и горошинами падали на дорогу, взрывая фонтаны пыли.
Пахло сладко. Пахло до слёз.
Остановились у ближайшего склона, отошли от дороги. Рокот расстелил плащ и глянул на Мирту. Шальной, похудевший и осунувшийся за ночь — таким он был лет пять назад, когда они только познакомились. Так же улыбался во весь рот, хохотал и восхищённо склонялся перед ней — и только перед ней. Он нагнулся до земли и стянул через голову кольчугу, а следом нижнюю рубаху. Мирта подняла руку и провела ладонью по горячим, натруженным за ночь плечам. Вдохнула запах его пота. Такой знакомый, родной запах. Рокот распустил шнуровку на её платье, и Мирта рассмеялась, поймав в его взгляде то самое мальчишеское восхищение.
Грянул гром.
— Нас убьет, безумец! — заорала она изо всех сил, не прекращая смеяться.
— Не сегодня! — у него вышло перекричать грохот. — Верь мне! Сейчас мы в безопасности. Не думай ни о чём.
Рокот мягко, но уверено освободил от платья её плечи, руки — ткань собралась у пояса. Мирта съёжилась от ветра, но Рокот крепко прижал её к себе и снова поцеловал.
Разразился ливень. Вода струилась по груди, спине, животу, и что-то вторило ей изнутри, текло, плавилось, изменялось. Тело отзывалось на прикосновения, раскрывалось и наливалось.
Шершавые ладони Рокота скользнули по влажной спине, коснулись живота, потянули вниз — тяжёлое от воды платье рухнуло под ноги. Мирта успела вцепиться пальцами в его затылок, когда Рокот повалил её на плащ.
Гнутое лезвие солнца до крови прорезало щель между степью и небом.
Мирта закрыла глаза. Она не спрашивала, причём тут рассвет. Она верила.
Парило. Сохла трава. По небу текла радуга. Рокот спал, закинув руки за голову. Мирта потянулась и сбросила плащ, солнечный свет нежно окутал тело. На земле лежала дудочка. Мирта взяла её в руки, провела пальцем по ажурной резьбе.
Спиралью вились буквы древней истины: "Судьбу не знает никто".
Но Мирта не умела читать.
