Рукавички для лисички

Пахло карамельным сиропом, сладким и жжёным. Ресницы щекотало солнышко, но лисичка Ула не торопилась вставать — нежилась и потягивалась в постели.

И вдруг вспомнила: сегодня же Новый год!
Она вскочила — одна задняя лапа запуталась в одеяле, другая поехала на игрушечной машинке, но Ула удержала равновесие и с грохотом вылетела из комнаты.
На сковороде шкварчали оладьи, и мама пританцовывала в нарядном фартуке. Даже её рыжая шёрстка лоснилась по-особенному празднично.
— Сегодня Новый год, и Дед Мороз подарит мне пушистые белые рукавички! — выпалила Ула и хотела было плюхнуться на лавку.
Но мама остановила её.
— Осторожнее! — и подхватила с сиденья небольшую белую коробку и свёрток.
— А что там? Что там? — сунула свой длинный нос Ула.
С улыбкой мама подняла крышку, и из-за тонких полосок гофрированной бумаги блеснули глаза золотого лиса-шута. Каждый из трёх рогов мягкого колпака оканчивался настоящим бубенцом, а стеклянная мордочка, казалось, вот-вот усмехнётся широким ртом.
— Ух! — выдохнула Ула.
— Тётя Лора занесла утром — это моя любимая игрушка! Твоя бабушка вешала её на ёлку, когда я была младше тебя, представляешь?
— А это что? — Ула указала на свёрток.
— Рукавицы, они малы Лоре, но ещё крепкие, а твои как раз прохудились.
Из-под бумаги показались неуклюжие рукавицы, грубо связанные и старые.
— Теперь Дед Мороз ни за что не подарит мне белые рукавички, — хлюпнула носом Ула.
— Давай-ка чисть зубы и бегом за стол.
Мама закрыла коробку с шутом и сняла со сковороды последние оладьи.
От обиды у Улы горело горло, но вместо того, чтобы ещё раз сказать маме про рукавицы, она заныла:
— Не хочу-у чистить зубы. Давай после завтрака...
— Знаешь, сегодня так нельзя, — прошептала мама. — Перед Новым годом нужно быть особенно хорошей девочкой.
— После завтрака-а…
Мамины усы сердито ощетинились:
— Никаких оладий и никакого карамельного сиропа, пока не почистишь зубы!
— А я и не хочу твоих оладий! — назло соврала Ула и тут же поверила, что ничуточки не голодна. — И сироп я не люблю!
Ула убежала в комнату, но мама скоро зашла к ней с тарелкой оладий.
— Я хотела отпустить тебя погулять до обеда, но теперь тебе придётся сидеть здесь.
Ничего не ответив, Ула запрыгнула на кровать и спряталась под подушку.
— Ты можешь всё исправить: почистить зубы, позавтракать, убрать игрушки и вытереть пыль. Сегодня Дед Мороз заглядывает в каждое окошко и проверяет, кто достаточно хорош, чтобы получить подарок?
Не дождавшись ответа, мама вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.
Ула полежала ещё, полежала, потом встала, изо всех сил пнула красно-синий мячик — до боли в лапе! — и отвернулась от остывающих оладий, будто кто-то мог её увидеть. Она решила больше ни за что не есть! Совсем никогда!
Солнце лилось сквозь замороженное окно, растекалось по ломаным дорожкам и диковинным перьям. Вот бы сейчас туда, поиграть в снежки!
Ула уткнулась в стекло и сощурилась — будто что-то рыжело с той стороны? Отогрев снежинки дыханием, она потёрла локтем, потом ещё и ещё раз, пока в морозных узорах не проглянул кружок голубого неба. Тогда Ула прижалась к нему носом — и! — отшатнулась.
С той стороны чернел такой же блестящий нос!
Медленно Ула поднесла к кружочку глаз и заморгала — слишком ярко! Но сквозь слёзы она разглядела рыжую шёрстку и блестящие глазки. Ула прижалась ещё сильнее, чуть не раздавила нос…
…И лисёнок с той стороны стекла оказался в комнате!
Взъерошенная и чумазая гостья отряхивалась рядом с Улой на подоконнике. Снег с неё таял лужицами. Ула даже ткнулась в одну и фыркнула — настоящая.
— Ты кто? — спросила Ула. — Дед Мороз?
Незнакомка расхохоталась, обнажив зубки, которые вряд ли сегодня чистила. Да и фуфайка вся наперекосяк и заляпана. Но лисичка так мило вздёрнула на макушке ушки и заявила:
— Зови меня Алу, — что сразу понравилась Уле.
Зажмурившись, Алу повела носом:
— М-м-м, карамельный сироп?
— Да, мамины оладьи, — сквозь зубы процедила Ула.
— Они ж почти остыли! Чего ты не съела?
— Не хочу!
— Ой ли! — усмехнулась Алу. — Угостишь?
— Да пожалуйста, — Ула передёрнула плечами.
Лисичка до того аппетитно уминала оладьи, что Ула не могла отвести от неё взгляд.
— Да будет тебе нос задирать! Дед Мороз твой не смотрит, мама не смотрит, налетай давай, обалденные оладьи!
Ула покосилась на окно, но синий кружок уже затянулся новыми снежными узорами.
— Мама сказала сначала почистить зубы…
Алу щедро обмакнула оладью в сироп и прямо немытой лапкой сунула Уле под нос.
Скоро обе лисички улыбались своим отражениям в чисто вылизанной тарелке.
Блестящими, как бусинки, глазами Алу осмотрелась и присвистнула:
— Сколько у тебя игрушек!
Вихрем она промчалась по комнате: трижды подбросила и поймала мячик, покрутила юлу, покатала в коляске куклу, собрала из раскиданных кубиков высоченную башню, а потом запустила в неё со всего размаха подушкой.
Кровать-то так и не заправила!
— Тише... — прошептала Ула.
— Ой, ладно тебе! — и подушка полетела прямо Уле в лицо.
Тогда Ула накинула на Алу одеяло — и они, хохоча, покатились по комнате, ещё больше рассыпая игрушки.
Когда Алу наконец вырвалась, она хлопнула Улу по плечу и с криком: «Салочки! Догони!» бросилась в коридор.
Ула — за ней.
Алу залетела в чулан к умывальнику.
Ула — за ней.
Алу перевернула таз и прыгнула обратно в прихожую.
Ула — за ней и, не успев затормозить, врезалась в белую коробку.
Раздался хруст стекла.
Это была та самая коробка с золотым шутом.
На кухне шипело масло, мама насвистывала под нос рождественскую песенку и ничего не слышала.
— Что теперь будет… — прошептала Ула и сжалась в комок.
— Что-что? — пожала плечами Алу. — Склеить можно.
Но Ула её не слышала и только причитала:
— Папа вернётся с ёлкой, мама увидит…
— Дело плохо, — Алу шустро поводила носом из стороны в сторону. — Иди за мной.
Она решительно направилась обратно в комнату, и Ула, всхлипывая, поплелась за ней.
Простыню Алу скрутила жгутом, один её конец привязала к ножке стола, распахнула окно и выкинула туда другой конец.
— Что ты задумала?! — ахнула Ула,
— Угадай! — Алу улыбнулась до того хитро, что её чёрные усы едва не коснулись ушей.
— Страшно. Да и хуже будет! Они потом только сильнее разозлятся…
— Так пойди к маме и расскажи всё! Попроси склеить эту игрушку.
Ула зажмурилась от ужаса.
В прихожей щёлкнул замок — папа возвращается!
Алу села на подоконник, перекинула ноги наружу и, придерживаясь двумя руками за простыню, спустилась в сугроб.
Из прихожей раздался радостный возглас мамы — Ула не выдержала, вскочила на подоконник и сразу ухнула с головой в сугроб.
— Ох и влетит мне за это! — только и смогла выдохнуть она.
— Я знаю, какая ты на самом деле сорвиголова! — подмигнула Алу и залепила Уле снежком в живот.
— Ах так! — Ула в долгу не осталась.
И они с гиканьем покатились под гору к заледенелой реке.
От холода лапки Улы закололо иголками, и она с неохотой вытащила из кармана фуфайки громадные и страшные варежки тёти Лоры.
— Не могу надеть, — прорычала она под нос, даже не удивившись, откуда на ней взялась фуфайка и как в карманы попали эти проклятые варежки.
— Не нравятся? — догадалась Алу.
Будто она понимала Улу лучше само́й Улы.
— А ты подари их медвежонку Колину — во-он он на льду! Ему будут в самый раз!
Ула глянула, как Колин катается с мамой по гладкому прозрачному льду. На нём была сиреневая шапочка с двумя мохнатыми помпонами — по одному на каждое ухо, и рукавички тёти Лоры к ней и вправду удивительно походили.
— Но мама будет ругаться…
— Да сколько можно! — рассердилась Алу. — Мама-мама. Что ты заладила?! Нет её здесь! Зато есть ты. И ты видишь, кого твои рукавички могут порадовать!
Ула послушалась и заскользила по реке к Колину. Вмёрзшие в лёд пузыри сияли на солнце золотом, и над сугробами разлетались крылатые радуги — ещё никогда зимняя река не была настолько прекрасна!
— Ты хочешь подарить их? Насовсем? — мама Колина от удивления вскинула над головой свои широкие лапы.
— Да, — уверенно заявила Ула и помогла Колину натянуть рукавицы. — С наступающим!
— В самый раз! — довольно улыбнулся медвежонок, и на сердце у Улы стало тепло-тепло.
— Какие же замечательные! — пробасила медведица. — У нас нет для тебя подарка, но мы можем взять тебя с собой на площадь, там выступают уличные артисты.
Ула никогда не отходила так далеко от дома, но Алу подтолкнула её кулаком в спину, и они поспешили на площадь. Что может быть прекраснее рождественских песен?
Толпа гомонила, хихикала, уплетала сладости, но благоговейно затихла, стоило музыканту дёрнуть струну. Знакомые слова сами срывались с губ Улы, вступила флейта, и ноги пустились в пляс.
А потом у солиста сорвался голос.
Но Ула не сразу это заметила — она продолжала увлечённо петь, пока не обнаружила, что поёт одна и вся площадь на неё смотрит.
— Иди к нам! — позвали её с подмостков.
И Ула захотела сжаться, чтобы стать меньше зайца, но Алу схватила её за руку и вытащила на сцену.
— Мама ругается, когда я шумлю, — прошептала Ула.
— Мама-мама! — проворчала Алу. — Ты же любишь петь, и шуметь, и веселить народ. При чём здесь вообще мама?
Вместе они исполнили целых три песни! До того чисто и звонко, что аплодисменты всё не стихали. А потом музыканты угостили лисичек печёными яблоками в карамели и горячим шоколадом.
Солнце скрылось за лесом.
— Пора домой, — вздохнула Ула.
И Алу радостно отозвалась:
— Так вперёд! Давай наперегонки?
Они побежали по золотой от заката реке, твёрдой и гладкой, в жемчужинах мёрзлых пузырьков воздуха, побежали по пушистым, словно взбитый сливочный крем, сугробам, пока не остановились перед свисающим из окна хвостом простыни.
Ула замерла, и Алу никак не могла сдвинуть её с места.
— Я так виновата перед ними! Что я им скажу?
— Как есть, так и скажешь! И про шута скажешь, и про рукавицы, и про выступление своё, и про яблоки с карамелью! Великолепный же получился день!
Ула мотнула головой и только плотнее сжала зубы. И тогда Алу недобро сощурилась:
— До захода солнца одна из нас должна вернуться домой.
— Одна из нас? — растерялась Ула. — Но я боюсь.
— Как знаешь, — прорычала Алу и, придерживаясь за простыню, влезла в окно.
И сразу стемнело.
Ула помёрзла, потопталась и всё же схватилась за простыню и полезла наверх, но…
...Окно оказалось закрыто.
Едва сдерживая слёзы, Ула прижалась носом к стеклу. На столе горела красная свеча, мама сидела в кресле-качалке, и Алу клубочком свернулась у неё на коленях — как в детстве любила засыпа́ть Ула.
— Мам… — прошептала она, но закричать побоялась.
И войти через дверь тоже побоялась — только беззвучно плакала и держалась холодными пальцами за простыню.
— Ты так совсем замёрзнешь, — раздался мелодичный голос, и зазвенели колокольчики.
Ула вздрогнула — на голых ветвях сидел золотой шут, совсем как тот, что разбился утром! Только живой и ростом с Улу. Его изящный нос пересекала трещина, и кисть казалось какой-то… приклееной?
— Да, всё можно починить и исправить, — улыбнулся шут.
— Но я так виновата! Я такая плохая! И Дед Мороз мне ничего не подарит!
— Почему?
Какой глупый шут!
— Потому что я плохая девочка.
— А ты уверена, что Дед Мороз дарит подарки только хорошим девочкам?
— Мама так говорит.
— Мама, конечно, права, просто она… взрослая и успела кое-что позабыть про Деда Мороза.
— Тебе-то откуда знать? — грустно спросила Ула. — Ты же не Дед Мороз.
— Не Дед Мороз, — согласился шут, — но я неплохо его знаю. И знаю, что подарки он дарит всем детям. И не дарит взрослым. Как ты думаешь, почему?
Ула пожала плечами,
— Дети никогда не врут, — подмигнул шут. — По крайней мере, не врут самим себе.
Ула смотрела недоверчиво. На морозном небе загорались первые звёзды.
— Загляни в свою комнату, кого ты видишь?
Ула послушно прильнула к окну. Алу по-прежнему спала на коленях у мамы, которая плавно покачивалась в кресле.
— Я вижу себя, — всхлипнула Ула. — Только хорошую себя, которую мама любит.
— Разве Алу все делала «правильно»?
— Нет.
— Она всё делала искренне. И не побоялась честно признаться маме.
Ула кивнула и уткнулась носом в стекло. Звёзды искрились на морозном узоре.
— Алу — это я.
И в тот же миг Ула оказалась по другую сторону стекла, на коленях у мамы, которая тихонько напевала колыбельную.
Месяц светит из окна,
Нашей Уле спать пора.
Звёзды сыплются с небес,
Шелестит листвою лес.
— Прости меня мамочка, я очень тебя люблю, — прошептала Ула и открыла глаза.
Сияло солнце, на столе стояли горячие оладьи с карамельным сиропом, и мама смеялась и щекотала Улу.
Вернулся папа, поставил ёлку, и золотого шута повесили на самую почётную ветку.

А на следующий день под ёлкой очутилась пара белоснежных рукавичек для самой искренней на свете лисички.