— Хватит цепляться за меня — у тебя своих бед по горло. Вот и разберись с ними, — сказала героиня моего романа.
И я не сразу поняла, что обращалась она на самом деле ко мне — я была уверена: мы вместе с ней поучаем нашего героя-спасателя.
Когда я познакомилась со Стелом Виртом, он показался мне скучным. Я очень стеснялась его и сомневалась, сможет ли он понравиться читателям. Положительный во всём, ну вот совершенно без изъянов и страшных конфликтов. И нищенку-самоубийцу спас, и по первому слову возлюбленной бросился в опасный поход, и пожертвовал положением в обществе и привычной жизнью ради высоких идеалов. И даже плаща своего ослепительного не замарал. Скукотища же!
Но он получался именно таким, я не понимала зачем, роняла скупую слезу, когда кто-то из первых читателей обзывал его «тряпкой» и продолжала честно писать его таким, каким он сам хотел быть.
И вот однажды, на очередном проходе моего замкнутого круга (это роман так называется, «Круг замкнулся»), я вдруг увидела Стела по-новому: я увидела в нём саму себя. Да, я писала лучшую версию себя, справедливую, честную, мудрую, добрую — и мужского пола. А написала в итоге свою роль Спасателя.
Эту роль в себе распознать сложнее всего.
Тебе кажется, что ты на голову выше других, видишь скрытые смыслы, понимаешь больше, просчитываешь дальше. Не контролируешь, не жалуешься, а конструктивно ведёшь заблудшие души к свету. И тем страшнее осознание, что именно ты позволяешь существовать магическому замкнутому треугольнику Эрика Берна.
Ты корень зла. И без тебя все жертвы бы уже давно научились на своих ошибках, излечились, а тираны бы остались наедине со своими демонами, и кто знает, быть может, тоже отыскали бы какой-то свой выход.
Но спасатель не существует без жертвы. Он рискует всем, выкладывается до донышка и в итоге чужие беды застят настоящую жизнь, которой попросту не остаётся. Там помог другу, тут отвлёкся, и позабыл, куда на самом деле хотел двигаться-то. Вроде бы на своё уже не осталось ни сил, ни времени — но не зря же? Людям же помогал!
От себя убегал.
Свою жизнь проживать боялся.
И когда вместе с героем я прошла через крах прежнего мира, когда наконец-то замарался ослепительный плащ, потускнел нимб, я прочувствовала, что в подобном «спасении», в принятии на себя чужих бед и решений нет ни покоя, ни света — одна только гордыня и страх познакомиться с самим собой.