Сердце частит. Воздух давит — нет сил для финального рывка, хотя ноги ещё как-то шагают, руки цепляются за щербатые камни. Сухой травой сдирает до крови лодыжки. Слёзы жгутся, но плотный комок в горле не выпускает крик, безнадёжный как плач брошенного ребёнка.
У подножия бесится море, бессильно тянется к подгорелым тучам. Пахнет близкой грозой и солнцем, собранным за день камнями. Скоро рванёт молния — на то и надежда: быть может, тогда пробьёт и проклятый комок.
Небо было непослушным ребенком и однажды оторвалось от поверхности Моря, унеслось в пронзительную высь. С тех пор каждый год Море злится неистовыми штормами. А Небо молит о прощении и плачет, плачет, плачет. Безутешно, безнадежно, отчаянно. Но не возвращается, до конца оставаясь верным своему упрямству.
Срываются первые капли. И вслед за ними я начинаю плакать. Громче, громче — навзрыд! С каждым раскатом грома выплёвывая одиночество, которое хочется с кем-нибудь разделить.
Хоть с кем-нибудь!
Мы обнимаемся с обезумевшим Небом и дышим рвано — в унисон. И не слышим охрипших от времени криков: сквозь годы и века.
Море давным-давно простило Небо.
И ждёт домой.